«Куда же меня несет?»
Куда? О, нам не добраться.
Ведь нам беда – не беда.
Судьба не дает авансов
И кстати не врет никогда…
14
«Разведчик ра!…» – слышу я голос Панфила из ГГСки.
Я втыкаю кнопку грубой настройки, и «Терек» мгновенно проворачивает свои магнитные потроха в диапазон частот около десяти тысяч мегагерц.
В ту же секунду я тремя пальцами раскручиваю тяжелый маховичок большого верньера и мизинцем доворачиваю верньер малый.
Вижу на электронной шкале 11243. Слышу в головных телефонах доклад пилота-американца и вращаю тяжелый стальной штурвал под столом.
Голос усиливается, и зеленый электрический эллипс на круглом экране осциллографа становится вертикально. Фиксирую штурвал, смотрю на картушку. Восемь градусов. Есть пеленг.
– Возьми на восемь, Панфил, он здесь в море Лаптевых.
– Спасибо.
– Не за что. До связи.
Панфил отключается. Теперь можно и перекурить. Я на Первой Площадке. Как же я сюда попал?
…Весной 1984 года, когда день начал расти, и полярное сияние всё реже и реже полыхало в чёрном небе, в учебку заявились деды с Первой Площадки.
Вся компания была небрежно одета и изрядно под мухой. Деды лыбились, распространяя аромат хорошо выдержанной браги из сухофруктов. Покалякав c сержантами, дедушки изъявили желание посмотреть на гусей.
– Ну, здравствуй племя молодое, незнакомое, – вступил один из дедов, называвшийся Бесом, – как житуха? Не обижают? Если обижают, скажите, мы добавим!
И вся гоп-компания расхохоталась, довольно, впрочем, добродушно.
– Мы скоро уходим, – заявил Бес, – кто-то сейчас, кто-то через полгода. Нужны шарящие гуси. На посты мы вас натаскаем, пеленговать научим. Или заставим. Не в этом дело…
– Вот этот крендель, – продолжил Бес, повертев из стороны в сторону совсем уж пьяненького дедушку, – наш художник. Вангог. Эй, Вангог, покажись-ка молодым.
Вангог, ласково улыбаясь какому-то шедевру внутри себя, тихо покачивался.
– B общем, нужны художники. Художники есть?
Художник у нас был. Его, правда. звали не Вангог, а Айвазовский, но дело свое он знал. Айвазовский отмалчивался, поскольку не собирался ни на какую Первую Площадку даже гипотетически.
Место, даже в нашей части, имевшее славу конченого вертепа и гнезда анархии, не привлекало Айвазовского. Ему была твердо обещана должность ротного художника Второго Подразделения микрофонщиков, и лучшего он не желал.
Дедушки огорчились.
Вангог так даже едва не всплакнул.
– Что же я на дембель не уйду совсем, раз замены мне нет? – горько спросил он.
– Не плачь, Вангог, – утешил его Бес, – найдем тебе на замену какого-нибудь кренделя
– Понял я, художников нет. Но может быть, кто-то рисовать умеет? – переиначил свой запрос Бес.
– Я умею немного, – сказал я, даже не зная, зачем я это говорю, вот уж точно, бес под руку толкнул.
Деды радостно зашумели, а Вангог так даже обнял меня.
– Ты у меня жить будешь, как сыр в смазке, – пообещал он, – лично создам все условия для творческой атмосферы. Курево, чифир, одеколон, все будет! Все обделаем на площадке, как Микеланджело в Ватикане. Ведь пока ленинскую комнату резьбой не покроем, мне на дембель не уйти. Но если ты рисуешь как Бендер, не взыщи, всю палитру размалюю. Это я тебе говорю как художник художнику.
– А на гитаре не умеешь? – спросил Бес, видимо на всякий случай.
– Умею чуток, – потупился я, проклиная свой длинный язык, – только у меня слуха нет. И голос так себе.
– Вот это крендель! Слуха нет, голоса нет, а все равно поет-играет. Такие нахалы нам нужны, – закричал Бес, – а водку ты пьешь? В Бога веруешь?
Я покивал утвердительно.
– Слушай, Сизый, – обратился Бес к одному из дедушек с тремя лычками на погонах, – поговори с Пузырем, он тебя слушает. Повар будет, техника найдем, а пеленгаторщика, да ещё чтоб лабал худо-бедно и малякал, считай мы уже нашли. Скажи ему, что пацан рисует как Петров-Водкин. И если он его не выкупит сразу после учебки, то пусть своих Карлов-Марлов сам малюет вместе с Дядей Ваней.
Видимо переговоры прошли успешно, поскольку по завершению курса в учебной роте я был вызван в штаб с вещами. Кроме меня там же оказался и Кролик.
В кабинете дежурного нас ожидали сержант Сизый, Бес и ещё один, незнакомый гусь, которого они промеж себя называли Толстым.
Капитан с красной повязкой на рукаве шепелявой скороговоркой зачитал нам приказ. Из него следовало, что я, Кролик и пока незнакомый нам Толстый, отправляемся служить на Первую Площадку. Я – пеленгаторщиком, Кролик пеленгаторщиком-техником, а Толстый поваром.
– Машина ждет, пишите письма, – напутствовал нас капитан. Панфил, Джаггер и Чучундра были направлены во Второе Подразделение микрофонщиками. Батя угодил в Пятую хозроту.
Я не знал, радоваться мне или огорчаться. Неизвестность волновала.
Сизый сказал Бесу:
– Пусть молодые слетают в учебку. С корефанами простятся.
Мы с Кроликом переглянулись. Слышалось это довольно зловеще.
– Мы что, их уже не увидим? – спросил я, и голос мой предательски дрогнул.
– Конечно, не увидите, разве что через неделю, когда в баню и в кино в часть пойдете, – сказал Бес. – А пока, у вас есть пятнадцать минут, опоздаете – пешком пойдете. Живо, молодежь, дедушки в чайной пока сгущенки поедят. Машина у штаба.
И мы с Кроликом побежали прощаться.
В ознаменование разлуки Панфил прочел нам стихи…
НЕСОСТОЯВШИЙСЯ МОНОЛОГ МЫШЛАЕВСКОГО (РОМАНС)
В парижском кафе дым плывет папиросный.
На русских просторах туманы в лугах.
Во славу всех павших, не вернувшихся россов
Стынут росой на застывших крестах.
Ах, Вольдемар, мы ведь русские люди,
Все мы вернемся на кру́ги своя,
Все мы когда-то под крышкою будем.
Ты может первый. А может быть я.
Лучше налей. За Россию, за скифов.
Все мы пожизненно в этом строю.
В этом строю мы и будем убиты.
Нет, я не пьян. Я Россию люблю.
О, Всемогущий Господи Боже,
Дай нам сегодня легкие сны.
Пусть нам приснится, что все мы моложе,
Что не было этой проклятой войны…
15
…Снег покрывал еще всю тундру и даже не думал таять, но полярная ночь уже приказала долго жить. Солнце, отраженное от шершавого зеркала наста, резало глаза.
Мы ехали в открытом кузове к месту нашей новой дислокации. Сизый и Бес устроились ближе к кабине, где меньше трясло. А мы, гуси, то есть Кролик, повар Толстый, который вовсе не выглядел толстяком, и я, разлеглись у деревянного занозчатого борта.
Справа от нас, то есть в южном направлении, снежным морем плоско лежала тундра. Слева, на севере, силуэт двугорбой сопки прорезал горизонт.
На одной из вершин можно было разглядеть вогнутую чашу антенны сложной формы. Это был центр военной связи «Амур».
Где-то за сопками, на южном берегу моря Лаптевых, живописно раскинулся поселок Тикси. Морской порт, аэропорт, кафе «Лакомка» и всевозможные военные части от пограничников до летчиков и от связистов до стройбата.
Деды извлекли из карманов темные очки военного образца. Тонкая проволочная оправа удерживала совершенно круглые темные стекла.
«Как у Джона Леннона», – подумал я завистливо.
– Это от снежной слепоты, весной по-другому никак, – пояснил Бес. – На Площадке получите такие, а пока щурьтесь, как китайцы.
Мы старательно сощурились.
Бес и Сизый напялили очки и стали похожи, но не на Леннона, а на двух повидавших виды котов Базилио.
– Скоро приедем, – сказал Сизый. И мы действительно приехали…
Нас встретил и замахал неистово хвостом пес Курсант. Тот самый, который полгода назад пытался овладеть замполитом Дядей Ваней, и был сослан на Первую Площадку приказом майора Мухайлова.
Бес провел нас по территории.
Небольшой одноэтажный деревянный дом. Это рота. Жилое помещение. Три кубрика, ленинская комната (куда же без нее), коридор, оружейка, сушилка, умывальник. За дверью, обитой войлоком и дерматином –
